Волжский плёс, над которым вырос когда-то город Плёс, природа устроила в верхнем течении великой реки так, будто только и думала о том, как поразить человека, стоящего на крутом его берегу.
Утром солнце поднимается справа от города над широким речным простором, медленно заливая разрастающимся золотым светом гладь реки, белокаменные дома и колокольни и весь бесконечный простор, уходящий к далеким заволжским горизонтам. А вечером его огромный шар садится в зареченские дали слева от города, вновь обливая своим торжественным прощальным светом притихшую к вечеру Волгу. Река как будто останавливается, отчего вся медленно меняющаяся могучая панорама становится неправдоподобно красивой и спокойной. Стоящий перед этим простором, притихший от его красоты и мощи человек, оказывается словно в центре фантастического театрального партера перед сценой с декорациями, написанными гениальным безымянным художником.
Плёс всегда разный, с каждого ракурса меняется его образ. Тихие патриархальные городские улочки выбегают то к широким косогорам, то упираются в церквушку, с тихим достоинством беседующую с выросшими вокруг нее вязами и березами, то обрывается крутыми таинственными оврагами с обязательным, тихо журчащим по дну ручьем. И в то же время он всегда узнаваем и неповторим. Природа так устроила здесь свои горы, холмы и поляны, что это место невозможно застроить тесно прижатыми друг к другу домами. Его щедро вынесенные к Волге площадки требуют свободной застройки, словно они созданы по законам классицизма с его просторной свободой композиции. Здесь не могла появиться деревня, здесь сразу и на все времена должен был появиться город. И при всей этой парадности ландшафта, при огромности столетних деревьев, спокойно растущих на крутых склонах и вершинах холмов, при сочной мощи трав и листьев, которые здесь гораздо больше, чем такие же травы и листья в иных местах ближайших областей, Плёс - удивительно русский город. Благородная простота холстинного цвета берез продолжается в белом камне чудом уцелевших всех плёсских церквей. Этот столь милый российскому вкусу и сердцу белый цвет, чуть тронутый серой патиной времени, мягкими мазками строит светлую цепочку старинных каменных домов на плёсской набережной, в которой царственная симметрия классицизма поставила по краям две масштабных точки. Слева, где солнце садится, стоит пятиэтажное здание дома творчества ВТО, построенного в 70-х годах 20-го века, из-за которого робко, но все-таки выглядывает последняя кладбищенская церковь Успения. Справа, где солнце встает, на набережной стоит дом Грошева, за которым на горе тоже виднеется церковь. Эта церковь деревянная, поставленная уже в 20-м веке взамен почти точно такой же, сгоревшей. Чудо восстановления связано со стараниями работников культуры и местного музея-заповедника и с тем, что именно с этого, последнего плёсского холма и написал И.И.Левитан прославившую и его, и Плёс картину "Золотой Плёс." Холм этот, или, как говорят местные жители, гора эта, стала называться горой Левитана в тихом городе Плёсе когда-то Костромской губернии, а теперь Ивановской области.
Плёс таинственным образом сохранил свой облик в 20-м веке, который умудрился почти все перекроить и перестроить. Изменились только названия улиц, а названия гор, спусков, частей города так и остались. И дом фабриканта Грошева все по-прежнему зовут грошевским домом, хотя кому только не принадлежал он после национализации.
Некоторое время в нем была школа.
Классы, разместившиеся в бывших жилых комнатах, были невелики и уютны. Школьники, как все, учили предметы из школьной программы, и совсем не как все могли каждый день из окон класса наблюдать жизнь великой реки. Она то наполнялась холодом и ветром, то застывала в широкое и ровное белое поле. Через это поле сразу прокладывалось несколько дорог к деревням противоположного берега, отмеченным срубленным ельником. Поскольку некоторые школьники ходили в школу "с той стороны", одна из дорог шла прямо к школе.
Самым потрясающим событием был ледоход - каждый год разный и великолепный, начинавшийся с глухого рокота и срывавший школьные уроки. Прямо напротив школы лед с грохотом ломался и трескался на огромные, медленно двигающиеся вперед льдины. Затем движение это словно ускорялось, льдины становились все мельче, в них нельзя уже было рассмотреть чужие, сверху приплывшие дороги, проруби и другие остатки зимней речной жизни. Иногда за ночь лед снова застывал, а утром лопался вновь, и тогда, блистательное зеркало нового тонкого льда плыло вниз огромными плитами, копя на закраинах прибрежного толстого льда хрустальную шуршащую раму из мелких, вытесняемых на край движения осколков.
Эта стихия неподвластной человеку космической мощи продолжается в Плёсе и поныне несколько дней, будто напоминая тихим его жителям и редким гостям рядом с каким мощным каньоном, заполненным могучей массой воды, существующей по своим вечным законам, стоит этот тихий городок... В дни ледохода Плёс как-то и вовсе смиренно растворяется в природе. Белые небольшие дома его, соединяясь с остывшими за зиму березами и легкой графической паутиной веток, будто продолжаются в застывшей к вечеру шероховатой поверхности снежно-ледяной реки. И странно бывает в потеплевший полдень видеть, что льдины уплывают, а город остается.
Со временем город, конечно, менялся.
Школу перенесли в верхнюю, более "жилую" часть Плёса, а грошевский дом долго и одиноко стоял пустой. Среди вялотекущих вздохов и планов постоянно мелькала идея о некоем музее... Как ни странно, но она осуществилась, причем в конце 90-х годов, когда создания нового музея в провинциальном городе ждать было, по меньшей мере, наивно. Но музей появился. И какой музей…
Окна, выходящие на Волгу, сыграли в этой истории роль, ни с чем несравнимую.
Свет, льющийся с простора, который даже в раздольной России встречается редко, могучим потоком входит в окна музея. Здесь он соединяется с умно построенным искусственным освещением, чтобы окружить ясным сиянием картины, висящие на светлых стенах. Картины художников "второго плана" на этих стенах, в этом городе столь уместны, что порой кажется, что их здесь собрал тот самый художник, который по кусочку складывал и сам Плёс. Тот гениальный, никому неведомый творец, никогда не ошибающийся в самых причудливых тонкостях стилевой гармонии.
Видимо, есть все-таки у этого города таинственный ангел-хранитель. Вот и новый его музей, собранный и оформленный стараниями и волей многих и многих людей, сложился естественно и легко, как-то невероятно органично для нашего времени. Он получился по-плёсски одновременно и просторно-парадным, и сдержанно-скромным. И уютно расположился в этом пережившем стольких хозяев доме, храня достоинство провинциальной художественной жизни, на которой всегда и держалась могучая российская культура.
Этот удивительный город постоянно меняется не меняясь. Он то становится серьезным портом, то центром отдыха и туризма, то пустеет, то заполняется людьми, то становится съемочной площадкой, то вновь засыпает так глубоко, что кажется, что и людей в нем не осталось. Сейчас, когда кризис туризма привел его дома отдыха в запустение, он кажется загадочно заброшенным. Зимой можно часами ходить по его пушистым белоснежным улицам как среди декораций огромного съемочного павильона и за весь день не встретить ни одного человека. В пустых магазинах тихо тикают часы, узкие тропинки прокопаны в сугробах далеко не к каждому дому... Из вечернего автобуса Москва - Плёс выходят немногочисленные путники. И слышно, как у кого-то за Волгой звякнули ведра о сруб ледяного колодца. Но сон этот обманчив и недолог. Придет слепяще-голубой март, уносящий сумасшедшие ручьи с плёсских высот в Волгу, проворчит ледоход, прогудит первый катер, и на фоне нежнейшей палитры апреля плёсская набережная к приходу туристского теплохода начнет заполняться художниками, продающими свои работы. И начнет потихоньку оживляться жизнь этого старого, вечно нового тихого города, красоту и древность которого хранит кто-то очень мудрый. Очень мудрый.
 |
